Представим себе общество, функционирующее на уровне простого выживания и основанное на простых экономических связях, навязанных сверху с помощью насилия и уничтожения противников «режима». Можно даже предположить, что жестокому диктатору будет помогать контролировать выполнение приказов какой-нибудь суперкомпьютер. В этих обстоятельствах экономический расчет будет значительно проще: люди исполняют приказы диктатора, он выбирает сочетания товаров, а все остальные рабски повинуются и следуют инструкциям, полученным сверху. Как ясно показал Мизес, даже в таких исключительных условиях, которые в максимальной степени «благоприятствуют» осуществлению экономического расчета при социализме, проблему расчета решить невозможно, потому что у диктатора все равно не будет рациональных ориентиров для принятия решений. Иными словами, он не в состоянии будет узнать, нет ли возможности быстрее и эффективнее достичь поставленных им целей с помощью других сочетаний факторов и товаров или других решений. Однако, если диктатору все равно, то есть, если данный тип социализма не просто уничтожает свободу потребителей выбирать из потребительских товаров и услуг, свободу работников выбирать место работы и частную собственность на средства производства, но у него (явно или неявно) еще и нет экономической цели, или если эффективность рассматривается как несущественная уступка во имя необходимости сохранения системы как таковой, то проблему экономического расчета можно считать «решенной», хотя и не потому, что он действительно возможен, а в результате натянутого переопределения «расчета» как отсутствия расчета и непрерывного навязывания капризов и желаний диктатора всем остальным. Неудивительно, что теоретики этой школы, считающие конкуренцию и социалистическое централизованное планирование принципиально несовместимыми, критиковали так называемый «рыночный социализм» особенно жестко.
Вследствие этого между Морисом Доббом и «рыночными социалистами», и в особенности Аббой Лернером, возник любопытный спор. Забавно, что в этом пункте Добб соглашается с теоретиками австрийской школы; он даже иронически критикует рыночных социалистов за то, что они используют модель равновесия, и за то, что они предполагают, в рамках неоклассической парадигмы, будто между капиталистической и социалистической «системами» имеется столько «сходства», что между ними нет никакого формального различия.
В общем и целом, Добб утверждает, что центральная власть должна устанавливать все цены, которые должны быть насильственно навязаны на всех уровнях и никакого суверенитета потребителя и свободы выбора места работы быть не должно. Если учесть к тому же, что единственная цель центральной власти заключается в том, чтобы сохранить свои полномочия, то вопрос о том, возможен или невозможен «экономический расчет», действительно может показаться не очень существенным. В этом отношении позиция Добба и менее противоречива, и ближе к реальности, и честнее, чем позиция многих «рыночных социалистов». Она менее противоречива и ближе к реальности, потому что основана не на формальном анализе равновесия, а на реальных институтах социализма, который, как мы знаем, состоит в систематическом и глобальном принуждении, в точном соответствии с политической конструкцией этой модели со времени ее возникновения. Позиция Добба честнее, чем позиция «рыночных социалистов», потому что он не прилагает усилий, чтобы скрыть истинное лицо социализма, а прямо и открыто строит эту систему на грубом подавлении и ограничении свободной человеческой деятельности.
Хофф в ходе критического анализа позиции Добба приводит следующий иллюстрирующий ее пример. Он пишет, что использование молибдена для производства игрушечных мечей и высококачественных оптических линз в микроскопах, предназначенных для детского сада, разумеется, воспринималось бы как неоптимальное размещение ресурсов в таком обществе, где удовлетворение желаний потребителей (или самого диктатора) имеет значение и где этот металл и эти линзы могли бы принести гораздо больше удовлетворения (потребителям или самому диктатору), если их использовать в других целях. Однако такое размещение ресурсов не считалось бы «неэффективным» и «неэкономным», если бы цель состояла, например, в том, чтобы снабдить детей приборами максимально высокого качества или в том, чтобы любой ценой создать наилучшие условия для тех, кто производит линзы. Итак, мы видим, что алогичные и неоптимальные решения не кажутся такими, если цель в каждом случае устанавливается произвольно или если целей вообще нет. Кроме того, как мы знаем, между реальным и «демократическим» социализмом существует разница в степени, а не по сути; следовательно, произвольное поведение такого рода не является исключительной особенностью радикальных социалистических обществ: оно постоянно встречается в западных странах в форме интервенционистских мер.
Хесус Уэрта де Сото
